Северный Кавказ сквозь столетия. Наима Нефляшева
О политической актуальности лезгинки
Уже лет шесть лезгинка периодически взрывает ленты новостей — она раздражает, ее запрещают, за нее отчисляют из учебных заведений.. Глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров с завидным постоянством уже не раз собирает студентов своей республики, чтобы указать им на то, что есть танец, а что есть нарушение правопорядка.
Что случилось с танцем, который еще во времена Кавказской войны всегда завораживал своей энергетикой даже тех, кто сражался с горцами, а во времена брежневского застоя был символом процветания культур народов Советского Кавказа?
О лезгинке, старинном кавказском танце, писали все разведчики, политические авантюристы, путешественники, академические ученые, которые посещали Кавказ в средние века и новое время.
Лезгинка. Начало ХХ в. Дагестан. Из фондов РЭМа. Петербург.
По обе стороны Кавказского хребта народы разных религий, говорящие на разных языках, казалось, всегда вдохновенно танцевали этот танец. Лезгинка, с ее четкими, резкими, жесткими движениями была не похожа ни на один из тех танцев, которые когда-либо приходилось видеть пытливым путешественникам. Лезгинка создавала особую энергетику, вовлекая в общие переживания и эмоции и танцоров, и зрителей.
Лезгинка – прежде всего сольный танец и манифест мужчины, демонстрация его духа и смелости.
Во времена СССР, когда каждая АССР и ААО на Кавказе имели свои хореографические ансамбли, иметь лезгинку в своем репертуаре было делом чести.
"Все очень страстно и очень сдержанно, ничего не выплескивается" — так отозвалась о лезгинке современный хореограф Алла Сигалова.
Горцы в армии Колчака танцуют лезгинку у вагонов поезда.
Одни ученые сравнивают лезгинку с боевым настроем воинов перед сражением, настолько в нем сильная энергетика; другие считают, что лезгинка – это отголосок древних языческих верований и ритуалов, одним из основных элементов которых являлся образ орла.
Действительно, кажется, что танцор, поднявшись на носки и раскинув руки-крылья, готовится к резкому взлету.
Известный культуролог и философ Барасби Бгажноков увидел в мужских танцах Кавказа в их сочетании с женскими особый символический смысл, более глубокое объяснение специфики и темпа, и ритма, и движений.
«Вектор мужских танцев в целом представляется мне космическим; стремление тела вверх, к небу, здесь налицо. В таком направлении действуют гордая осанка, правая рука над головой, вытянутая вверх, танцы на носках, символизирующие опять-таки движение к небу.
В отличие от этого, вектор девичьих танцев — хтонический, ориентированный на земную твердь. Наблюдение за динамикой быстрых парных танцев больше всего убеждает в этом: создается впечатление, что мужчина, как орел, парит над девушкой. Словом, есть основания думать, что все это так или иначе связано с универсальным представлением о взаимосвязи неба как мужского начала и земли как начала специфически женского».
В середине 2000-х изменилось пространство и время лезгинки. Лезгинка выплеснулась из закрытых помещений свадеб, студенческих вечеринок и концертных залов на улицы российских городов, на Манежку, в Ставрополь, Ростов.
Пространство 2000-х уже было другим — в нем не было места лихим и одновременно милым джигитам, чей образ создавал тогда грузинский кинематограф. Зато в нем стала присутствовать как постоянная доминанта кавказофобия, когда за все беды страны почему-то должны были отвечать кавказцы, к тому же маркированные как маргинальные и нецивилизованные варвары, чуть ли не вчера спустившиеся с гор, где не знают другого языка, кроме как языка вражды и кровной мести.
Сегодня лезгинка уже не объединяет зрителей и танцоров, как это было еще лет 15 назад, в едином порыве. Сегодня те ребята, кто танцует лезгинку, посылают за пределы танцевального круга свой мессидж. Это послание шумное, дерзкое, иногда нарочитое, это послание о своей самодостаточности, о самих себе. Пока оно выражается в форме танца, но протест, как известно, всегда найдет и другие формы, и не только символические, для своего проявления...