Владикавказ. Там, где тепло и сыро.
Аланы на Западе - 2
в продолжение темы повешу старый рассказ своего приятеля, Бориса Бицоева. рассказ так и называется, "Аланы на Западе", но к истории народа не имеет никакого отношения. ироничный, злой рассказ об осетинах в поисках удачи в Европе. Борис конечно намернно здесь все сильно преувеличил, довел до абсурда, но я помню ту ситуацию, которая послужила поводом для этого рассказа, и там действительно было много смешного и идиотского. но в то же время я не думаю, что все проблемы исключительно в голове человека, как говорит Борис: "Разве можно что-то изменить посредством перемещения в пространстве. Разве можно просто так взять и уехать от своих проблем? Ведь проблем от этого станет еще больше".
люди разные. у кого-то и головы нет на плечах, для них перемещение в пространстве меняет полностью реальность, отношение к миру. хотя, с возрастом тоже это отношение меняется. раньше я был готов уехать в любое место без копейки, не испытывая страха. сейчас увренности поубавилось. страха нет, но созданный к середине жизни псевдокомфорт удерживает. в общем, предлагаю к прочтению. отсюда.
АЛАНЫ НА ЗАПАДЕ
Когда я жил в Петербурге, к нам вдруг внезапно приехали Аланы. Их лица сияли бодростью и оптимизмом, в то время как за окном уже вторую неделю непрерывно шел снег. На ногах у них были ботинки, на головах вязаные шапки – ну, в общем, Аланы как Аланы, что тут можно добавить! Рюкзаки они спрятали в кладовке, чтобы их не увидела Варвара Степановна, а ботинки и варежки положили сушиться на батарею. Я как раз читал книгу «Морфология центральной нервной системы», но когда на столе появилась водка, книгу пришлось отложить. Начался разговор – одна за другой стали сыпаться разные истории. Их уже четыре раза останавливала милиция: в поезде, в самолете, в метро и в такси. Но их, на самом деле, никто остановить не может. Ведь они твердо решили уехать раз и навсегда, и они это сделают.
А дальше посыпались истории из дома: о том, как поссорились Лысый и Чмо, о том, как Дикий поступал в университет, о том, как спился Зюзя, когда узнал, что Старик выиграл соревнования по борьбе среди юниоров, о том, как какие-то негодяи зверски убили Пердихана – влиятельного и уважаемого у нас в городе человека.
«Ты представляешь, – кричал мне в ухо большой Алан. – Таджик уехал в Таджикистан и стал там министром культуры». «Представляю, – отвечал я нехотя, – ведь он всегда подавал большие надежды именно в этой области». Мы сидели и пили, а я про себя думал: вот придет Варвара Степановна, как я ей объясню, что у меня гости. Ведь я ей уже за два месяца деньги за комнату задолжал.
Но Аланы всех этих подробностей не знали. «Холодно у вас тут, – пожаловался маленький Алан, когда мы шли за второй бутылкой, – замерзнуть можно». И действительно, мороз стоял фирменный, как на заказ. Стекла в троллейбусе покрылись коркой льда, сточная канава во дворе, неизменно осквернявшая воздух в любое время года, и та заледенела. «Я хочу в Испанию, – сказал мне маленький Алан, – я по- испански ни слова не понимаю». Я кое-как удержался от смеха и чуть не поскользнулся на тротуаре. Мы шли дальше, и я вдруг почувствовал какое-то внутреннее тепло. Хорошо, что они приехали. Совсем я здесь заледенел – и тут вдруг эти два клоуна. Будет чем заняться в ближайшее время.
«В городе у нас жить совсем невозможно стало, – жаловался большой Алан, открывая седьмую бутылку. – Все прибрали к рукам внутренние органы». «Это какие?» – переспросил я, будучи уже изрядно пьяным. «Какие, какие! Печень, почки, селезенка, прямая кишка – сам что ли не знаешь!?» Но я, кажется, уже не понимал о чем речь.
На следующее утро (ближе к вечеру) мы вместе осмотрелись в городе. Были на Марсовом поле, в Кунсткамере, даже сходили в какой- то театр, а вечером вместе остановились на набережной и смотрели на воду. Справа от нас гордо царапал небо изящный фаллос Петропавловской Крепости, в спину нам веял холодом Зимний Дворец, внизу под нашими ногами скорчил мину Дворцовый Мост, и все это разрезало надвое острое лезвие «Нева» – своим пронзительным матовым блеском.
Большой Алан был потрясен гораздо больше, чем маленький. Его глаза вдруг заблестели, но он сумел с собой совладать. «Отступать нам некуда, – сказал большой Алан, – все мосты сожжены». После того как убили его начальника на рынке, он больше ни за что не вернется к делам. А переучиваться на программиста он тоже не собирается. Маленький Алан тоже был с ним во всем согласен и в подтверждение громко выругался. Они уже давно собирались уехать и вот, наконец, приняли решение. Большой Алан ради этого продал в деревне дом. Маленький – квартиру в городе.
Мы вышли в центр и на следующий день, бродили по старинным улицам, прошлись по набережным каналов, и мне даже показалось, что лица у Аланов, на фоне архитектуры барокко и рококо, стали какими- то более одухотворенными. А может быть, только показалось. «Видите этот дом, – сказал я им, указывая пальцем на старинное здание. – Здесь Пушкин приставал к Анне Керн». И про себя подумал: а ведь как все-таки замысловато устроен наш мозг! Ведь вся наша черепная коробка полным полна серого вещества – нейронов, от которых по всему телу разбегаются отростки. За секунду по этим отросткам проходят тысячи, миллионы сигналов, в организме протекают тысячи, миллионы микро и макропроцессов…
А потом мы прямо с мороза ввалились в Эрмитаж. Лица Аланов стали серьезными, они насторожились, но несмотря на весь этот мраморный блеск и антураж, не растерялись и остались верными себе. «Надо же! Прямо как на конфете», – сказал маленький Алан, глядя на картину «Три богатыря», и тут же получил оплеуху от большого Алана. В залах европейского искусства маленького Алана вдруг заинтересовали малые голландцы. Но большой Алан, подоспев за ним следом, только злобно фыркнул и подверг мастеров уничижительной критике: «Полная фигня! Слишком маленькие – это несерьезно!»
Мы перешли в зал импрессионизма, и Аланам вдруг сильно захотелось в туалет. Маленький Алан сказал, что не может больше терпеть, и сходил по большому. Большой, к счастью, не стал следовать его примеру и ограничился тем, что сходил по-маленькому, после чего мы все втроем с облегчением двинулись дальше.
В зале античного искусства внимание Аланов неожиданно привлекла статуя римского легионера. Большой Алан прищурился и злобно покосился, а маленький нахмурился, сдвинул брови и сжал кулаки. «Уж больно дерзко смотрит», – сказал большой Алан, выдерживая каменный взгляд мраморного врага. «Наверное, авторитетом был у них», – прибавил маленький Алан откуда-то сбоку. «Ничего, – перебил его большой, – мы с Таджиком и не таких обламывали». Взгляд Алана был очень суров, и я уже испугался, как бы не вышло ссоры, но смотритель зала успел вовремя подойти и сделать нам замечание. Когда мы вышли на Дворцовую Площадь, какой-то милиционер попросил нас поднять скомканную и брошенную Аланом пачку от сигарет. Глаза большого Алана стали наливаться кровью, и я поспешил сделать это за него, чтобы избежать неприятного продолжения этого разговора. Мы шли дальше и дальше, а мороз становился все суровее и суровее. Когда мы дошли до Канала Грибоедова, Алан одобрительно кивнул: «Знаю, знаю, – сказал он с гордостью, – у вас все тут только и делают, что грибы едят. Нам с Аланом это ни к чему». И он в который раз без всякой причины стукнул маленького Алана по голове, после чего тот съежился и надвинул шапку поплотнее на лоб.
Они пожалели, что не взяли с собой рюкзаки. Ведь там остались фотоаппараты и еще две бутылки водки. А я про себя подумал: все- таки повезло, что большой Алан не сходил в Эрмитаже по большому. Наверняка дело бы закончилось большим скандалом.
«А за границей, что собираетесь делать?» – спросил я как-то по инерции. И они вдруг напомнили мне пионеров, которые, прочитав много детских книжек, решили покорить северный полюс. «Работать будем! – ответили они хором. – Работать!»
Мы сели в метро на станции Василеостровская, там, где обычно бывает большая толчея перед турникетом, и гордо заняли места на эскалаторе. В вагоне нас сдавила толпа, и Аланам это сильно не понравилось. Они оказались лицом к лицу с рекламным плакатом на стене и стали его внимательно рассматривать. С него Аланам улыбались молодые российские фигуристы Евгений Плющенко и Наталья Колбасенко. «Покупай в супермаркете «Молодость», – гласила надпись на плакате, – а то отбросишь коньки!» Я увидел, как улыбка промелькнула по лицам Аланов, но двери вагона разбежались, и нам уже надо было выходить.
«А проститутки здесь дорогие? – спросил меня большой Алан, когда мы подходили к дому Анны Ахматовой. – Сколько стоит одна белая ночь?» Я сказал, что не знаю, а сам почему-то вспомнил Варвару Степановну. Ведь как только мы вернемся, она снова начнет возмущаться. Почему, дескать, гости так долго задерживаются! Как ни крути, а шоколадку ей покупать придется. Тем более, что у нее на прошлой неделе подохла кошка Катя – царство ей небесное.
«Здесь весна наступает только в апреле, иногда даже в мае, – сказал я маленькому Алану, – а все остальное время – снег. Даже выходить никуда не хочется». «Значит у тебя, безвыходное положение», – сказал большой Алан и опять со всего размаху треснул по голове маленького, как будто это он во всем виноват.
Большой Алан говорил громко и много. Маленький Алан ему охотно поддакивал. Чувствовалось, что большой Алан оказывает на маленького большое влияние, и я вдруг понял, что это всегда так было, наверное, даже тогда, когда они оба были еще маленькими.
А потом большой Алан вдруг разбудил меня ночью и пожаловался: «Жалко, что у тебя телевизора нет. Без телевизора – это не жизнь». Он сам хотел взять с собой телевизор. Но в последний момент подумал: а ведь можно и там, в Европе, телевизор купить. Зачем же свой туда тащить, если у них тоже продаются! Их телевизоры, наверное, даже качественнее, чем наши. Я полностью с ним согласился, но заснуть уже не смог до самого утра.
Так тянулись дни. Но однажды утром я с ними уже не пошел. Все время просидел дома, дочитывая старую книгу «Морфология центральной нервной системы». Сконцентрироваться было невозможно. Я смотрел на рисунки головного мозга, а видел Аланов. Представлял себе, как они вдвоем ходят по Невскому проспекту, путаются в улицах, садятся не на те маршрутки и выходят не на тех остановках, и в душе даже ехидно посмеивался. Надоели они мне. Сами виноваты – мнят себя центрами вселенной, от этого и все проблемы. Разве можно что-то изменить посредством перемещения в пространстве. Разве можно просто так взять и уехать от своих проблем? Ведь проблем от этого станет еще больше. Еще мой прадед говорил моему деду: если курица в телеге хозяина съездит с ним в соседнюю деревню, то и назад вернется курицей, а не индюком. Но мой дед не послушался моего прадеда, ровно, как и мой отец моего деда. Чего уж говорить обо мне! Все решения, на самом деле, не на карте, а в мозгах, в собственной голове. Но как объяснить это Аланам? Ведь меня они и слушать не станут. Пусть делают, что хотят, в конце концов, это их право. Может быть, в этом есть какая-то природная закономерность: птицы летят на Юг, Аланы – на Запад?
Я стал читать дальше и прерывался только вечером, когда приходили Аланы. Я с интересом наблюдал, как они вваливаются замерзшие и голодные домой и начинают наперебой рассказывать свои новые истории: о том, как их на мосту лейтенанта Шмидта остановил майор милиции после того, как они в полдень подрались с болельщиками «Зенита», о том, как они зашли в кафе «У Филипыча» и набили Филипычу морду, и о том, как они вечером, как последние лохи, проиграли почти все деньги на каком-то лохотроне.
А через месяц, день в день первого апреля, им открыли визы, которые они ждали все это время. Они сначала думали, что их разыгрывают, а потом, обрадовавшись, стали собирать свои рюкзаки. Большой Алан купил себе в дорогу большой футбольный мяч, а маленький – конфеты «Му-Му» и шарик для пинг-понга. Я проводил их до автобуса и долго еще махал им вслед рукой. Мне вдруг стало отчего-то очень грустно. Это уезжала часть меня – беззаботная и глупая, наивная и дерзкая, но все-таки часть. «Ты тоже тут не расслабляйся! С ума не сходи! – сказал мне на прощанье большой Алан. – У вас тут люди все психованные. Особенно старушек не любят. – Он принял серьезный вид и добавил: – Мы с Аланом тоже книги читать умеем, ты не думай». Большой Алан положил свою руку на голову маленькому Алану, после чего тот широко улыбнулся, как будто замкнулась какая-то причудливая электрическая цепь, и они уехали.
«Жалко, что «Аврору» не успели посмотреть», – крикнул я им вслед, но они уже не слышали. Они поднялись в салон и растворились в массе немых, облепивших стекла, бившихся в прощальной истерике пассажиров. Потом они скрылись из виду.
Как только они уехали, сквозь серые тучи вдруг выглянуло солнце. Снег начал таять. Небо прояснилось. Варвара Степановна повеселела. «Ну что, Аланы-то твои уехали?» – спросила она меня рано утром с каким-то злорадством в голосе. «Уехали, Варвара Степановна», – ответил я и задумчиво посмотрел из окна в прояснившееся небо. «А куда уехали-то?» – не унималась старушка. «На Запад, Варвара Степановна! На Запад».
Вскоре я узнал, что оба Алана сумели найти себе занятие. Большой Алан стал продавать на рынке в Испании арбузы и дыни, а маленький Алан в Португалии собирать абрикосы. Они писали, что очень рады тому, что с ними случилось, и жаловались на жару и большую влажность. «Какое счастье! Какие молодцы!» – подумал я и вновь погрузился в книгу «Морфология центральной нервной системы». В Петербурге погода снова резко изменилась. Пошел снег, за окном завыла метель, в кране кончилась горячая вода, и Варвара Степановна стала все больше и больше раздражать. Жадная хищница, которая прикидывается доброй бабушкой. Лицемерка. Голова у нее маленькая, лоб – узкий. Старая ведьма! Мало ей что ли, что я ее кошку отравил? Я подумал и твердо решил: не дам себя в обиду! Отступать некуда – все мосты сожжены! Будет приставать с долгами, не дрогну – замочу старушку!