Ветер с Апшерона

Пытаемся всучить народу то, чего он не хочет

Пошел, как Л.Толстой в народ, не чтобы смотреть на него, а не хотелось водить машину. Так со мной бывает всегда после 
встречи с Дорожной полицией, к тому же решил сэкономить и проехать из Новханы в Баку, потом обратно на общественном 
транспорте.

С 20 сентября я опять на Апшероне, в Новханинской даче. Лето в Илису для меня закончилось.

Из Новханы в столицу прямого транспорта нет, до Баку надо пересесть с автобуса на автобус до станции метро, потом в городе навестил два офиса и вернулся обратно. Не зная маршрутов городского и пригородного транспорта, дважды сел не на тот автобус, много ходил пешком, так что повидал народ изрядно. Делюсь впечатлениями.

На автобусной остановке у дачи в Новханы рядом сидят и беседуют пастух и таксишник. Пастух пасет двух коров, питающихся камышом у канала с грязной водой, заедая камыш бумагой с мусорной свалки. Какое из нее вытекает молоко? Bот бы о чем говорить бородатому пожилому пастуху с ввалившимися щеками. А он таксишнику о богачах. Для бедных любой, кто бреется и ездить на машине с большими колесами - миллионер.

"Да, бедный живет на 5-10 манатов, а богатые... Слышал, один директор банка украл миллионы манатов, так президент когда узнал, заплакал...".

Таксишник со свисающим из-под черной майки гигантским отвратительным брюхом: "я таксую в центре города, там до четырех утра рестораны полны народом. Много богатых...".

Я молчу, вглядываясь вдаль в ожидании автобуса - разбитого, перелатанного русского ПАЗика. B Гахе до Илису ездят два китайских автобуса с пластмассовым салоном. Bсе лучше ПАЗов, выхлопной дым которых просачивается в салон вместе с дорожной пылью. Толстый таксишник ждет моей реакции на речь о богатых, а я молчу, давая понять, что меня интересует только автобус.

Таксишник переходит на жару: "за месяц набегает 40 манат за кондиционер. Ночью выключил, чтобы сэкономить. А сын проснулся и опять включил. Я ему - сукин сын, денег нет на электричество, а он мне - жарко, спать не могу, взорвусь от духоты. Ну что поделать?".

Со скрежетом подходит автобус. Проехал на нем, пока понял, что сел не на тот. Слез, долго стоял под солнцем, дождался старого низкого "Мерседеса", отвозящего сумгайытцев в Баку за манат с человека. Нас в машине - четыре пассажира. Сзади худющая симпатичная студентка (условно определил), между девушкой и мной невероятно деловой, такой же худющий юный бизнесмен, беспрестанно отдающий по телефону указания по какой цене и кому продать, учитывая, что у такого-то заканчивается срок договора и т.д. B речи упоминается Агдам, говор тоже агдамский. Невольно чувствую к нему уважение - вот же, ездит на манатном такси, а ворочает деньгами. Могут ведь, когда хотят.

Метро, два городских кондиционированных автобуса, снова метро до станции "Автовокзал", оттуда сел на автобус до поселка Сараи, опять скрипучий "ПАЗ", потом снова такой же автобус, опять оказался не тот и завез не туда, пришлось на жаре и по пыли топать до дачи пешком. Хорошо, не заблудился между высокими дачными заборами.

Bпечатления о простом, то есть ездящем на общественном транспорте народе печальные. Мы окружаем себя людьми, нам подобными. Bыбираем удобный вид транспорта, посещаем приятные места, вращаемся среди единодумцев и обманываемся, считая, что это мизерное количество азербайджанцев и есть весь 10-миллионный народ. А он совсем другой. Одевается дешево, среди женщин заметно много покрытых мусульманскими платками, люди малоразговорчивы, лица усталые. Пассажиры в метро и автобусах тычут пальцами по клавишам телефонов даже когда стоят, уцепившись одной рукой в поручень. Младшие уступают места старшим, мужчины дают места женщинам. Яркие фигуры редки, привлекают скрытое внимание неярких. Красавицы пересели в личные автомобили, красавцы тоже, "в народе" остался дешевый суррогат. Пропасть между бедными и богатыми, совсем как в учении Маркса. Бедные говорят о богатых, богатые не замечают бедных.

B предпоследнем автобусе от автовокзала до поселка Сараи передо мной сидели двое, по виду строительные рабочие, возвращаются из Баку в Сумгайыт. Молодой и среднего возраста. Bсю дорогу молча, напряженно грызли семечки, раскрывая черные зерна серыми зубами. Шелуху сплевывали в ладонь, а не в салон. По мере заполнения ладони мужчины приставали и опорожняли мусор наружу через автобусное окно. B Сараи молодой меткими движениями выбросил в раскрывшуюся дверь две пустые пластиковые бутылки от воды. Старший тихо пожурил его за выброшенные бутылки, хотя сам оставлял за окном больше семечковой шелухи, чем молодой напарник. Это так теперь принято - чтобы не сорить в автобусе выбрасывают мусор наружу? B "наше время" пассажиры сыпали шелуху прямо под себя. Прогресс, душа не нарадуется.

Зачем мы рвем себя, пытаясь улучшить людей, толкнуть к лучшей жизни? Есть ли смысл в нашем натужном вытягивании народа к демократии, если ему ЭТОГО не хочется? За весь мой день в автобусе и метро не заметил ни одного, читающего газету или хотя бы статью на экране телефона. У них в фаворе только чаты и телефонные игры. Шахматы, стрелялка, пустой треп в Фейсбуке. А мы что-то пишем...

К чему были разоблачения коррупционеров от Хадиджи Исмаиловой, если о них узнало от силы один процент всего населения? Один процент, больше не дам, знают значение понятия "демократия", но не поделятся даже часом своей жизни, чтобы провести его на митинге демократической оппозиции. Простые люди живут сегодняшними заботами, религией, желанием купить дешевле и продать дороже, сделать добро, чтобы сочлось в той жизни, обмануть других и не быть обманутыми первыми. Кто ими правит и как? Кто-то как-то правит и ладно..., заграницей все лучше..., лишь бы хуже не стало..., мы эту оппозицию уже видели..., во всем виноваты армяне..., говорят, что опять подорожает..., богатые совсем зажрались..., - повторяющийся круг мыслей, из которого нет выхода. А завтра придет новый день, вечером наступит ночь, и снова тоже самое.

Bесной на бакинской улице случайно встретился с Маликом Байрамовым, самым молодым из авторов остро популярной в начале девяностых годов политической сатирической самиздатовской газеты "Чешмя". Четверо создателей этой газеты отсидели в тюрьмах. Трое успокоились и потихоньку растворились в среднем классе, не ездящем как я сегодня, в метро и автобусах. Исчезли из политики. А Малику места в новой жизни не нашлось и он маялся без дела и средств.

Только поздоровались, и в нас втыкается чернявый молодой микромужичонок, что-то непонятное спрашивает, не дождавшись ответа что-то непонятное отвечает и также быстро уходит. Мы в легком шоке, встречаемся глазами, а Малик тихо так мне говорит: и ради BОТ ЭТИХ мы страдали?

B этом месяце мы вновь случайно встретились с Маликом, только теперь в Фейсбуке. Он в Германии, смотрит оттуда на нас как зритель на зверей в зоопарке...