Юсупова Лидия

Поездка на Кавказ.Ингушетия.Лагерь беженцев "Ангушт". Часть 3

20:32, 26 февраля 2010

Во время нашей беседы с Фатимой Амирхановой и ее дочерью Заретой, я заметила женщину, которая пришла с кипой бумаг. Видимо, кто-то сообщил о том, что приехали журналисты из Москвы.Беседую с молодой женщиной. Вид измученный. Жить в условиях лагеря трудно, а особенно, с грузом пережитого. История ее семьи, это история сотен и тысяч семей, потерявших родных. Она меня попросила, не указывать ее фамилию, имя, а также данные супруга похищенного в 2002 году.

- Я боюсь. Они же свидетелей тоже увозят или убивают.

- Кто они?

-Не знаю. Они были в масках, в военной форме, вооруженные. Мы жили в селе Экажево, в Ингушетии - я, мой супруг и несовершеннолетний ребенок. Снимали дом. Были зарегистрированы по месту проживания. В этом же дворе проживали еще несколько семей беженцев из Чечни.

2 декабря 2002 года под утро к нам ворвались вооруженные люди в военной форме, в масках. Один из них был без маски. Говорили с акцентом на русском языке, другие без акцента, были пьяные среди них. Они сразу набросились на моего мужа, схватили его за горло, повалили на пол. Я не понимала, что происходит, это был такой ужас. Потом они стали кричать мужу «Вставай!». Когда он поднялся, эти военные включили видеокамеру и стали снимать его. Я бросилась к мужу, они меня отшвырнули. Ударили его кулаком в лицо, стали кричать, чтобы он одевался. Забрали его и вышли. Я обезумела от страха, от ужаса. Наш семилетний ребенок зашелся в крике, я пыталась его успокоить. Эти люди вернулись, точнее ворвались. Один из них с ходу ударил меня ногой в живот, отшвырнув от ребенка, ему этого было видимо мало, когда я упала, он еще раз ударил ногой в живот. Связали мне руки, заклеили скотчем рот. Я не знала, как мне помочь ребенку, который продолжал кричать и плакать. Что я могла сделать со связанными руками. Не знаю, сколько это продолжалось. Эти военные рылись в наших вещах. Переворачивали постель. У нас имущество-то - несколько сумок вещей наших. Не знаю, что их побудило развязать мне руки. Освободив меня, они нас с сыном выпроводили из дому к соседям, беженцам. Военные приказали нам всем лечь на пол и не выходить из дому. Сами же ушли к нам в дом. Прошло, наверное, больше полчаса времени. Мы боялись двигаться, лежали, как нам было приказано. Мы все были полураздеты, пол холодный. Дети лежащие с нами на полу молчали. Спустя еще какое-то время услышали, как они уходят, о чем-то переговариваясь. Подождав еще немного, мы встали. Я пошла к себе в дом. Все вверх дном: разбросанные вещи, на полу продукты. Одним словом, кошмар. Все наши сбережения муж хранил в кармане своих брюк. Я нашла эти брюки на кухне, денег там не было. Военные забрали. Потом я узнала, что в эту ночь увезли еще несколько человек из села. Был в числе увезенных мужчина, который приехал из села Майское Пригородного района к своим родственникам в гости в Экажево.

- Куда и к кому обращались по факту похищения мужа?

-Я обратилась в прокуратуру, спустя три дня, после того как увезли моего мужа. Не обратилась сразу, я физически не могла. От всего пережитого, от ударов в живот, я не могла ходить. Я не могла просто двигаться. Была и надежда, думала, отпустят. Может, ошиблись.

-А что они искали в доме? Почему же они забрали Ваши сбережения? Почему же Вас, женщину, били в живот ногами? Это тоже ошибка?

-Не знаю. Каждый день только такие новости: убили, увезли, обстреляли, взорвали.

Вспоминаю Чечню: каждый день мы тоже только и слышали: увезли, убили, взорвали. Родные убитых, без вести пропавших в один голос говорили: «Если виноваты перед законом, почему не судили? Где этот закон?». Словно уловив мои мысли, женщина произнесла: «Если мой муж в чем-то виноват, наверное, надо было судить». Соглашаюсь с ней. Об этом говорили и говорят родственники похищенных и убитых в Чечне. Методы и действия представителей системы одни те же. Не судят тех, кого похищают, убивают! Не судят и тех, кто это совершает!( за исключением тех случаев, когда из числа похищенных в Чечне, Ингушетии оказывались в ОРБ, СИЗО).

Моя собеседница продолжила: «Я обращалась в правозащитные организации. Юристы делали запросы в ФСБ Ингушетии. Ответ от них, что они его не задерживали. Обращалась в правоохранительные органы Ингушетии, Осетии. Виновных в похищении моего мужа не нашли. Обратилась в Генеральную прокуратуру России. Родственники, у которых увезли в ту ночь людей, когда увозили моего мужа, самостоятельно искали. Была информация, что всех их увезли на территорию Осетии. Не знаю, насколько это правда.Мысленно вернулась к Чечне.

Думаю про себя: «Да! Можно назвать кладбищами все территории блок постов, дислокаций армейских подразделений, военную базу Ханкала и прилегающие к ней территории (дачные поселки). Окраины сел, где разбивали штабы военные во время зачисток, подвалы разрушенных многоэтажных домов, пустыри, овраги, лесные насаждения, парки и так далее. Тела жертв, которых находили, зачастую были со следами жестоких побоев и пыток при жизни, переломанные конечности, скальпированы.

Родные, опознавшие тело, считали, что им повезло. Можно было предать земле, чтобы душа обрела покой. Не забываю слова матери, у которой сын пропал в январе 1995 года во время штурма Грозного. (Мы были на вскрытии захоронения в Заводском районе города Грозного в октябре 2004 года.) Дом ее находился через дорогу, от места захоронения. Увидев столпившихся людей, подошла. Она практически у каждого кто там был, спрашивала: «Вы кого ищите? Я вот сына ищу. Какое счастье, кто нашел своего. Хоть похоронить удастся. Если бы я нашла своего сына, если бы найти…». Она шептала имя сына. По щекам катились слезы и застревали в морщинках рано постаревшего лица. Посмотрев останки людей, вытащенных из разрытой ямы, она ушла, в очередной раз унося с собой надежду, что найдет сына. Те, кто по сей день не знают судьбу своего родного, пропавшего вести, живут с верой. Во что и в кого? У каждого из них свой ответ…