Ветер с Апшерона
Две мои смерти из четырех
Многие слышали разговоры о том, что перед смертью в сознании человека проносятся кадры из жизни. Это действительно так, со мной такое дважды случалось.
1980-й год, Я - рядовой солдат Советской Арми, дослуживаю полуторагодичный срок в воинской части, в поселке Пирсагат недалеко от Баку. Выполняем "дембельскую работу", командир обещал: раньше выполните - раньше уволим. Заливаем бетон в защитное полукруглое строение для укрытия зенитных ракет. Полнейшая темнота, никаких средств безопасности - ограждений, касок нет. Я на втором этаже, в темноте медленно двигаюсь и наступаю ногой в большую дыру. Полет со второго этажа на первый мог занять десятую долю секунды, но за это время перед глазами в сознании промелькнули как будто кадры некоторых эпизодов моей короткой на то время жизни, и я сказал себе (в сознании)- "вот и все".
Очнулся быстро, лежал правым боком внутри ржавых металлических носилок с остатками сухого раствора. Если бы в воздухе перевернулся на спину, полетел бы головой вниз или ударился головой о край носилок, все было бы кончено мигом. Но удивительно, как я уместился точно в носилках. Только плечо сильно расцарапалось, кожи как будто и не было. Налепил потом на рану найденную на земле страничку из школьной тетради по математике, чтобы мухи не садились. Через пару недель не осталось и следа.
Случай второй: 1992 год, ранняя весна, село Шелли Агдамского района. Я опять рядовой солдат, командую небольшим отделением, живем в окопах, спим в бронемашине или дощатом строительном вагончике, вместе с нами отряд добровольцев из Шелли. Идет окопная война, перестрелки, дежурство на постах, иногда вылазки за "языком".
Позавтракали, время около 11 утра и тут минометный обстрел позиции, стреляют также из гранатометов. Опытные солдаты прячутся, молодняк мечется, не зная где укрыться, а я кричу, показывая щель между земляным валом и вагончиком. Неожиданно чувствую острую боль в животе и понимаю, что в меня влетел осколок. Замолкаю и тихо, чтобы не видели, отхожу вглубь вагончика, сажусь и начинаю медленно снимать ремень, расстегивать тяжелый, мокрый от дождей ватный бушлат. Перед глазами мелькают как будто фотографии семьи, еще что-то неуловимое из жизни, и мысль: кто меня отсюда вытащит? Расстегнул бушлат, поднял шерстяной свитер, потом нательную солдатскую рубаху, жду вывалившиеся кишки, а на коже живота только узкий красного цвета след осколка, не пробившего ватник. Старый советский, с чужого плеча ватный бушлат защитил, как бронежилет. Радуюсь, быстро забываю о случившемся и выбежав наружу намереваюсь кричать команды. А обстрел закончился.
Страх пришел только ночью перед сном, как всегда бывало после боев. Страх за оставшихся дома детей, жену, маму.
Вначале и потом было в Шелли со мной было еще два "стопроцентных" смертельных случаев, когда оказывался открытым, прямо под пулеметным обстрелом. В первый день моей службы в Карабахе высунулся из окопа с биноклем, а в лицо и в грудь ударило землей, выстрелившей от пуль вонзившихся в край окопа. Пулеметчик провел очередью ниже, если бы поднял на полметра, скосило бы как ножом. Второй случай был после неудавшегося ранения осколоком, когда вылез из окопа и лег на свежую траву, решив что пулеметчик меня в тумане не видит. Светило солнце. Пулеметные пули прошли рядом, чуть не прочертили овал вокруг меня. Ни одна не задела. Но тогда кадров перед глазами не было. Наверное, смерть опоздала, не приготовилась...